ВЫПУСК 2(2) 2016
Средь бурного Белого моря
есть остров…
есть остров…
Место, где земля и небо меняются местами
Неземное спокойствие. Призрачный мир. Край света.
Крошечный архипелаг, россыпь маленьких островков в холодной северной стране, в заливе Ледовитого океана.
Место, насыщенность истории которого несоизмерима с той площадью, что занимает оно на карте великой России.
Соловецкие острова: место, где земля и небо меняются местами.
Крошечный архипелаг, россыпь маленьких островков в холодной северной стране, в заливе Ледовитого океана.
Место, насыщенность истории которого несоизмерима с той площадью, что занимает оно на карте великой России.
Соловецкие острова: место, где земля и небо меняются местами.
В тихую погоду на море солнечно и радостно. Кажется, нет и не может быть здесь суровости, не бывает здесь грустно и страшно. Кругом сосны, повсюду разбросаны многотонные валуны, в небе громко верещат чайки, в воде шевелятся жёлто-зелёные водоросли. Шелестит лёгкий ветер. Воздух так чист, что невозможно надышаться им, невозможно остановить упоение ароматами хвои, лесных цветов, моря.
Но вдруг в одночасье нежный ветерок становится порывистым, резким, солнце затягивается пеленой, и из невесть откуда взявшейся тучи начинает сыпать проливной дождь. Он хлещет, словно вся вода мира прорвалась сквозь дыру в небе и желает потопить острова, сделать поверхность Белого моря идеально гладкой, без изъянов и бугров.
Вымочив всё и вся, шальная тучка уходит дальше, а ей вслед на небе зажигается радуга, одна, вторая... И нет ярче, изящнее, насыщеннее картины, чем увенчанные семицветной короной тёмно-зелёные сосны, освещённые оранжево-жёлтым заходящим солнцем, на фоне тёмно-синего дождевого неба.
Ветер высушивает листву и камни. Совсем чуть-чуть – и не осталось следа от проливного дождя. И мир кажется волшебным и счастливым, как в добрых бабушкиных сказках.
Но вдруг в одночасье нежный ветерок становится порывистым, резким, солнце затягивается пеленой, и из невесть откуда взявшейся тучи начинает сыпать проливной дождь. Он хлещет, словно вся вода мира прорвалась сквозь дыру в небе и желает потопить острова, сделать поверхность Белого моря идеально гладкой, без изъянов и бугров.
Вымочив всё и вся, шальная тучка уходит дальше, а ей вслед на небе зажигается радуга, одна, вторая... И нет ярче, изящнее, насыщеннее картины, чем увенчанные семицветной короной тёмно-зелёные сосны, освещённые оранжево-жёлтым заходящим солнцем, на фоне тёмно-синего дождевого неба.
Ветер высушивает листву и камни. Совсем чуть-чуть – и не осталось следа от проливного дождя. И мир кажется волшебным и счастливым, как в добрых бабушкиных сказках.
Но иногда природа распоряжается так, что над морем устанавливается плотная масса серых стальных туч. Солнце не может пробиться сквозь их толщу. Становится темно и уныло, непонятно даже, где восток, а где запад в этих краях.
Холод, сырость, серость, безрадостная немота захватывают эти места, поселяются у каждого озера, на каждом камне, в каждой капле мелкой не отступающей холодной и пустой мороси. Море, словно огромная чаша ртути, мертвенно-серое, колышется и гудит, неистово бьётся о берега. Ветер сбивает с ног, забирается под одежду, хватая за самую кожу ледяными лапами. И страшно становится. Понимаешь, что ничего не может противопоставить человек первородной мощи воды, ветра, камня.
Так было здесь многие тысячи лет. Сменялись эпохи, исчезали и возникали династии, а Соловецкие, пока ещё безымянные острова омывались со всех сторон холодным Белым морем. Суровые, непригодные для жизни камни, покрытые лишь тонким слоем почвы, – никогда бы не стали они этим местом истины, местом, открывающим душу и заставляющим человека взглянуть в глаза самому себе, не дающим солгать, выносящим наружу самую главную правду из недоступных глубин души. Не сошлись бы здесь земля и небо в целое всеохватное единство. Но привлекли острова внимание двух удивительных людей. Людей, искавших пустынничества, искавших невыносимых условий жизни, выживания, чтобы в молитвенном уединении приблизить свою душу к Богу и открыть Бога в своей душе. В XV веке основали они монастырь, сделали эти острова местом силы, скорби, отчаяния и возрождения.
С тех пор живёт монастырь вместе с Россией. Его история – история Руси. Московской, Имперской, Советской...
И новой, такой ещё непонятной, искалеченной, в муках заново рождённой России.
Холод, сырость, серость, безрадостная немота захватывают эти места, поселяются у каждого озера, на каждом камне, в каждой капле мелкой не отступающей холодной и пустой мороси. Море, словно огромная чаша ртути, мертвенно-серое, колышется и гудит, неистово бьётся о берега. Ветер сбивает с ног, забирается под одежду, хватая за самую кожу ледяными лапами. И страшно становится. Понимаешь, что ничего не может противопоставить человек первородной мощи воды, ветра, камня.
Так было здесь многие тысячи лет. Сменялись эпохи, исчезали и возникали династии, а Соловецкие, пока ещё безымянные острова омывались со всех сторон холодным Белым морем. Суровые, непригодные для жизни камни, покрытые лишь тонким слоем почвы, – никогда бы не стали они этим местом истины, местом, открывающим душу и заставляющим человека взглянуть в глаза самому себе, не дающим солгать, выносящим наружу самую главную правду из недоступных глубин души. Не сошлись бы здесь земля и небо в целое всеохватное единство. Но привлекли острова внимание двух удивительных людей. Людей, искавших пустынничества, искавших невыносимых условий жизни, выживания, чтобы в молитвенном уединении приблизить свою душу к Богу и открыть Бога в своей душе. В XV веке основали они монастырь, сделали эти острова местом силы, скорби, отчаяния и возрождения.
С тех пор живёт монастырь вместе с Россией. Его история – история Руси. Московской, Имперской, Советской...
И новой, такой ещё непонятной, искалеченной, в муках заново рождённой России.
Соловки встретили меня со всей своей суровостью. Бесконечное серое небо, тучи, сильный холодный ветер, нападавший время от времени дождь, тёмно-зелёный густой лес и повсюду разбросанные валуны подчёркивали тягостность страшной истории этих мест.
Соловецкий монастырь пережил многое. Мало хорошего. И сейчас, когда острова всё быстрее становятся новой туристической Меккой, монастырь, а вместе с ним природа всячески сопротивляются этому, говорят, срываясь на крик: «У нас плохо, тяжело! Здесь нечего делать!»
И как подтверждение – унылые туристы, гуляющие на промозглом ветру парами и группами в этом холодном полумраке. Отмотав утренние экскурсии, они оказываются предоставленными сами себе. И вдруг осознают, что кроме общения с лесом, морем, озёрами да комарами здесь делать нечего. Никаких развлечений на острове нет, только кафе, работающее до середины ночи. То тут, то там слышишь: "Нам осталось два дня, как-нибудь дотянем", – или: "Пошли хоть в кафе посидим, чего-нибудь горячительного попьём…"
Посёлок Соловецкий Архангельской области окружает монастырь, добавляя к мрачности и суровости его – унылость. Старые дома, ветхие, полуразваленные; среди них выделяется парочка свежих – это гостиницы. Некоторые, особенно добротные здания – ещё XIX века – когда-то служили для паломников. Остальные были построены в середине века XX.
Работы на островах нет. Разве что в отелях, в кафе да в торговле: несколько магазинов и множество точек по продаже сувениров. Многие заняты в музее: смотрителями, хранителями, охранниками. Оторванность от материка взвинчивает цены раза в полтора и уровень жизни становится ещё ниже.
И как подтверждение – унылые туристы, гуляющие на промозглом ветру парами и группами в этом холодном полумраке. Отмотав утренние экскурсии, они оказываются предоставленными сами себе. И вдруг осознают, что кроме общения с лесом, морем, озёрами да комарами здесь делать нечего. Никаких развлечений на острове нет, только кафе, работающее до середины ночи. То тут, то там слышишь: "Нам осталось два дня, как-нибудь дотянем", – или: "Пошли хоть в кафе посидим, чего-нибудь горячительного попьём…"
Посёлок Соловецкий Архангельской области окружает монастырь, добавляя к мрачности и суровости его – унылость. Старые дома, ветхие, полуразваленные; среди них выделяется парочка свежих – это гостиницы. Некоторые, особенно добротные здания – ещё XIX века – когда-то служили для паломников. Остальные были построены в середине века XX.
Работы на островах нет. Разве что в отелях, в кафе да в торговле: несколько магазинов и множество точек по продаже сувениров. Многие заняты в музее: смотрителями, хранителями, охранниками. Оторванность от материка взвинчивает цены раза в полтора и уровень жизни становится ещё ниже.
Под сводом серых свинцовых туч люди, и местные, и приезжие, кажутся здесь душами, скитающимися бесцельно по какому-то затерянному миру. Всей кожей чувствуется нелюдимость этих мест, печать и тяжёлый груз истории страданий тысяч мучеников, кости которых рассеяны под землей, пожалуй, везде, куда может ступить нога.
Соловки не место для постоянного проживания. И отдых на Соловках – это не тот отдых, как на тёплом море или на Русском Севере, в лесах Карелии. Это поиск, борьба с собой, строительство в себе нового. Если ты откроешься для Соловков, сможешь услышать их голос, ты вернёшься другим, с обновлённой душой. Если нет, станешь ещё одним недовольным туристом.
Соловки не место для постоянного проживания. И отдых на Соловках – это не тот отдых, как на тёплом море или на Русском Севере, в лесах Карелии. Это поиск, борьба с собой, строительство в себе нового. Если ты откроешься для Соловков, сможешь услышать их голос, ты вернёшься другим, с обновлённой душой. Если нет, станешь ещё одним недовольным туристом.
Веками здесь жили люди, искавшие тишины, бежавшие суеты мира.
В 1429 году два монаха, Савватий и Герман, прибыли на далёкий необитаемый остров для молитвенного уединения. Савватий был стар, и ему суждено было встретить здесь смерть. В 1436 году Герман привёз на остров монаха Зосиму. Этот год считается годом основания монастыря. А три святых, – Зосима, Савватий и Герман, стали покровителями соловецкой Обители.
С течением времени труднодоступные северные острова привлекли новых иноков, и из места пустынного уединения монастырь стал крупным хозяйственным центром. В этом особенно большая заслуга преподобного Филиппа, бывшего при царе Иване IV Грозном митрополитом Всея Руси и задушенного Малютой Скуратовым. Святой Филипп проявил настоящий гений, организовав в XVI веке каменное строительство монастыря, объединив множество озёр в единую сеть для подачи воды. Это позволило наладить промышленное производство соли, кирпича, торфа. Несмотря на отдалённое островное расположение, с монастырём считались даже в Москве. Братия прирастала, достигнув к концу XIX века нескольких сотен монахов.
Ища уединения, некоторые из них уходили в скиты, строя их своими руками. Так был освоен остров Анзер, построен скит на горе Секирной. Жизнь в отшельничестве, вдали от людей, возможна была только при особой духовной зрелости; этого удостаивались немногие. Молитвенный подвиг старцев всегда ценился в церкви превыше всего.
За пять сотен лет своего существования Соловки пережили многое. Они выдержали многочасовую бомбардировку англичан в 1854 году. Увидев, что сотни ядер не нанесли никакого вреда, флотилия просто уплыла восвояси. А в конце XVII века монастырь оставался последним оплотом старообрядчества. Только предательство смогло пробить его неприступные стены.
С течением времени труднодоступные северные острова привлекли новых иноков, и из места пустынного уединения монастырь стал крупным хозяйственным центром. В этом особенно большая заслуга преподобного Филиппа, бывшего при царе Иване IV Грозном митрополитом Всея Руси и задушенного Малютой Скуратовым. Святой Филипп проявил настоящий гений, организовав в XVI веке каменное строительство монастыря, объединив множество озёр в единую сеть для подачи воды. Это позволило наладить промышленное производство соли, кирпича, торфа. Несмотря на отдалённое островное расположение, с монастырём считались даже в Москве. Братия прирастала, достигнув к концу XIX века нескольких сотен монахов.
Ища уединения, некоторые из них уходили в скиты, строя их своими руками. Так был освоен остров Анзер, построен скит на горе Секирной. Жизнь в отшельничестве, вдали от людей, возможна была только при особой духовной зрелости; этого удостаивались немногие. Молитвенный подвиг старцев всегда ценился в церкви превыше всего.
За пять сотен лет своего существования Соловки пережили многое. Они выдержали многочасовую бомбардировку англичан в 1854 году. Увидев, что сотни ядер не нанесли никакого вреда, флотилия просто уплыла восвояси. А в конце XVII века монастырь оставался последним оплотом старообрядчества. Только предательство смогло пробить его неприступные стены.
Конец монастырю положила в 1920 году Советская власть, создав на острове колхоз.
Монастырь был закрыт, монахи репрессированы, оставлена лишь часть – для обучения колхозников. Ведь к началу ХХ века Соловецкий монастырь стал центром экономики Русского севера. Солеваренный, кирпичный, алебастровый заводы, ремёсла по обработке дерева, камня… – всё это требовало передачи опыта.
В 1923 году, 5-6 июня на остров прибывают уже тысячи заключённых. Лагерь начался со страшного пожара в мае того же года, уничтожившего весь центральный комплекс монастыря до основания. Это был поджог. Огонь зародился в архиве колхоза, из-за обычного сильного ветра перенёсся на основные здания и уничтожил их. Поджог могли совершить проворовавшиеся работники колхоза перед проверкой. Однако уже через две недели на остров привезли пять тысяч узников. Так что, по всей видимости, распоряжение о поджоге исходило сверху.
В 1923 году, 5-6 июня на остров прибывают уже тысячи заключённых. Лагерь начался со страшного пожара в мае того же года, уничтожившего весь центральный комплекс монастыря до основания. Это был поджог. Огонь зародился в архиве колхоза, из-за обычного сильного ветра перенёсся на основные здания и уничтожил их. Поджог могли совершить проворовавшиеся работники колхоза перед проверкой. Однако уже через две недели на остров привезли пять тысяч узников. Так что, по всей видимости, распоряжение о поджоге исходило сверху.
СЛОН – Соловецкий лагерь особого назначения – послужил основой создания всей системы ГУЛАГ Советского союза.
СЛОН (а позднее СТОН - тюрьма) просуществовал до 1939 года. Никогда ужас тех 16 лет не смоется с лица архипелага. Вся земля на островах усыпана костями, надо лишь копнуть. Воздух всё ещё пропитан болью и страхом.
Проходившие жестокий и унизительный «карантин», распределяемые на 15 рот и 4 трудовых категории люди не могли надеяться на спасение. Из года в год правила ужесточались. За все 16 лет из лагеря не сбежал никто. Бессмысленные, жестокие пытки, беспричинные убийства, массовые расстрелы, захоронения людей слоями, пересыпанными хлоркой, работы на лесоповале, переливание воды из проруби в прорубь, множество других изощрённых издевательств.
В одном только 1938 году, из-за переполнения лагерей заключёнными, директивой наркома Ежова было обозначено расстрелять без какого-либо приговора 1816 человек. Всего же из ста тысяч постоянных узников (и около 1 миллиона – с проходившими по этапу) погибло, по разным оценкам, от 20 до 43 тысяч человек. Мёртвых относили к шестнадцатой роте.
Изначально лагерь создавался для пленных белых. Однако позднее на Соловках оказывались все неугодные власти. Только 10% узников были уголовниками. Основу контингента составляла научная и творческая интеллигенция, политики, священники: стоит назвать хотя бы академика Д.С.Лихачёва и отца Павла Флоренского.
СЛОН (а позднее СТОН - тюрьма) просуществовал до 1939 года. Никогда ужас тех 16 лет не смоется с лица архипелага. Вся земля на островах усыпана костями, надо лишь копнуть. Воздух всё ещё пропитан болью и страхом.
Проходившие жестокий и унизительный «карантин», распределяемые на 15 рот и 4 трудовых категории люди не могли надеяться на спасение. Из года в год правила ужесточались. За все 16 лет из лагеря не сбежал никто. Бессмысленные, жестокие пытки, беспричинные убийства, массовые расстрелы, захоронения людей слоями, пересыпанными хлоркой, работы на лесоповале, переливание воды из проруби в прорубь, множество других изощрённых издевательств.
В одном только 1938 году, из-за переполнения лагерей заключёнными, директивой наркома Ежова было обозначено расстрелять без какого-либо приговора 1816 человек. Всего же из ста тысяч постоянных узников (и около 1 миллиона – с проходившими по этапу) погибло, по разным оценкам, от 20 до 43 тысяч человек. Мёртвых относили к шестнадцатой роте.
Изначально лагерь создавался для пленных белых. Однако позднее на Соловках оказывались все неугодные власти. Только 10% узников были уголовниками. Основу контингента составляла научная и творческая интеллигенция, политики, священники: стоит назвать хотя бы академика Д.С.Лихачёва и отца Павла Флоренского.
Находясь на острове, в монастыре, нельзя забывать, что идёшь по трупам, и, может быть, в месте, на котором сейчас стоишь, девяносто лет назад кого-то застрелили, избили, измучили, кто-то рыдал от боли, голода и безысходности.
Соловецкая обитель навсегда останется не только монастырём и музеем, она будет нести на себе клеймо памяти страшных лет двадцатого века, являясь красноречивым свидетельством правления Советской власти и тех низменных людских пороков, которые были выставлены наружу и до сих пор ещё не задвинуты в глубины человеческих душ.
Чтобы весь мир помнил. И не повторил ошибку.
Чтобы весь мир помнил. И не повторил ошибку.
Поклонный крест у подножия Секирной горы
Самая высокая точка большого острова, место единственной в Европе церкви с маяком, место строгого иночества – Секирная гора. И место самых страшных пыток узников лагеря особого назначения.
Сейчас в Секирно-Вознесенском скиту живёт один монах; летом ему помогают несколько послушников и трудников. Реставрация скита идёт кропотливо и сложно. А маяк по-прежнему работает, давая свет надежды кораблям в радиусе сорока километров.
История названия горы Секирной начинается в 30-е годы XV века, когда на острове жили первые иноки Савватий и Герман. Увидев, что остров удобен для обитания, на нём поселились рыбаки и всячески стали досаждать монахам. И тогда ангелы в виде двух светоносных юношей высекли прутьями жену одного рыбака, наказывая всем жителям покинуть остров, ибо он назначен Богом для монашества. Было это у подножия безымянной горы, свидетелем тому стал преподобный Савватий, и с тех пор гора получила своё название, а вход на неё вплоть до XX века женщинам был запрещён. У подножия горы лежит каменная плита с высеченным на ней предостережением.
Сейчас в Секирно-Вознесенском скиту живёт один монах; летом ему помогают несколько послушников и трудников. Реставрация скита идёт кропотливо и сложно. А маяк по-прежнему работает, давая свет надежды кораблям в радиусе сорока километров.
История названия горы Секирной начинается в 30-е годы XV века, когда на острове жили первые иноки Савватий и Герман. Увидев, что остров удобен для обитания, на нём поселились рыбаки и всячески стали досаждать монахам. И тогда ангелы в виде двух светоносных юношей высекли прутьями жену одного рыбака, наказывая всем жителям покинуть остров, ибо он назначен Богом для монашества. Было это у подножия безымянной горы, свидетелем тому стал преподобный Савватий, и с тех пор гора получила своё название, а вход на неё вплоть до XX века женщинам был запрещён. У подножия горы лежит каменная плита с высеченным на ней предостережением.
Конечно, сейчас, когда вера тщательно упакована под музейное стекло, никаких запретов для женщин нет, как и вообще препятствий для желающих поглазеть и поужасаться.
Гора Секирная выточена ледником. Один из её склонов очень крутой, по нему возведена лестница в 298 ступеней. Когда-то по ней поднимались паломники – это было очищением от грехов. А во времена лагерей заключённых, и без того истощённых и измученных, заставляли таскать вёдра с водой. Хотя на другом склоне был колодец.
Ещё одной пыткой были «комарики», когда обнажённого человека на ночь привязывали к дереву. Утром, если он не умирал от потери крови, то просто терял рассудок.
Погибавших десятками людей лагерная охрана попросту сбрасывала с горы. Сейчас у её подножия находят всё новые массовые захоронения. В память о погибших в 1923-39 годы здесь установлен поклонный крест.
На "Секирке" находился штрафной изолятор. У заключённых в нём в любое время года отбиралась одежда; они постоянно находились в неотапливаемом помещении церкви. 12 часов в сутки они должны были сидеть на нарах, не шевелясь и не разговаривая, а другие 12 часов – лежать. За нарушение – карцер, находившийся на колокольне. Стёкла там были выбиты, а ветры на Соловках очень сильные и холодные, так что спустя несколько часов зимой или дней – летом, охрана просто поднималась наверх и выбрасывала тело.
Если заключённый в центральном комплексе монастыря узнавал, что ему грозит "Секирка", очень часто он предпринимал попытку бегства из лагеря. Зная, что сбежать отсюда невозможно, люди предпочитали получить пулю в затылок, нежели оказаться в штрафном изоляторе. Длительность пребывания на "Секирке" редко превышала полгода. Если заключённого не переводили, он погибал.
Гора Секирная выточена ледником. Один из её склонов очень крутой, по нему возведена лестница в 298 ступеней. Когда-то по ней поднимались паломники – это было очищением от грехов. А во времена лагерей заключённых, и без того истощённых и измученных, заставляли таскать вёдра с водой. Хотя на другом склоне был колодец.
Ещё одной пыткой были «комарики», когда обнажённого человека на ночь привязывали к дереву. Утром, если он не умирал от потери крови, то просто терял рассудок.
Погибавших десятками людей лагерная охрана попросту сбрасывала с горы. Сейчас у её подножия находят всё новые массовые захоронения. В память о погибших в 1923-39 годы здесь установлен поклонный крест.
На "Секирке" находился штрафной изолятор. У заключённых в нём в любое время года отбиралась одежда; они постоянно находились в неотапливаемом помещении церкви. 12 часов в сутки они должны были сидеть на нарах, не шевелясь и не разговаривая, а другие 12 часов – лежать. За нарушение – карцер, находившийся на колокольне. Стёкла там были выбиты, а ветры на Соловках очень сильные и холодные, так что спустя несколько часов зимой или дней – летом, охрана просто поднималась наверх и выбрасывала тело.
Если заключённый в центральном комплексе монастыря узнавал, что ему грозит "Секирка", очень часто он предпринимал попытку бегства из лагеря. Зная, что сбежать отсюда невозможно, люди предпочитали получить пулю в затылок, нежели оказаться в штрафном изоляторе. Длительность пребывания на "Секирке" редко превышала полгода. Если заключённого не переводили, он погибал.
Удивительный, притягательный, неприступный, строгий, таинственный остров Анзер. Находящийся в северо-восточной части архипелага, второй по величине, этот остров имеет самое необычное лицо и покрыт магической завесой. Сюда почти невозможно попасть. Сюда могут попросту не пустить. Поэтому побывать на Анзере – настоящая удача.
Остров этот принадлежит монахам, в том числе юридически он – их собственность. И потому прибывать на него разрешается только с благословения священноначалия монастыря, на ограниченном круге судов.
Чтобы доплыть до острова, нужно преодолеть более 20 километров по морю, а затем, пересев в лодку, проплыть ещё две сотни метров до каменистого берега. Прибрежная зона очень мелкая, а пристаней нет! Набившиеся в лодку туристы замирают в страхе быть опрокинутыми в ледяное море, а капитан только ругается, удивляясь их непонятливости.
И вот, выскочив из лодки на облепленные сухими водорослями валуны, оказываешься на том самом Анзере. Том самом, куда так сложно попасть!
Первое, что встречает путника – поклонный крест. А за ним монастырская дорога, уходящая в глубь острова. По пути не раз сменяются природные зоны: от тундры до смешанного леса Средней полосы, и обратно.
Анзер славится своими скитами, Свято-Троицким (основанным в 1620 году преподобным Елеазаром) и Голгофо-Распятским (основанным в 1712 году преподобным Иовом). После периода Советской власти скиты были почти разрушены: от них остались лишь несущие стены. Но с восстановлением монастыря и в этих развалинах затеплилась жизнь.
Чтобы доплыть до острова, нужно преодолеть более 20 километров по морю, а затем, пересев в лодку, проплыть ещё две сотни метров до каменистого берега. Прибрежная зона очень мелкая, а пристаней нет! Набившиеся в лодку туристы замирают в страхе быть опрокинутыми в ледяное море, а капитан только ругается, удивляясь их непонятливости.
И вот, выскочив из лодки на облепленные сухими водорослями валуны, оказываешься на том самом Анзере. Том самом, куда так сложно попасть!
Первое, что встречает путника – поклонный крест. А за ним монастырская дорога, уходящая в глубь острова. По пути не раз сменяются природные зоны: от тундры до смешанного леса Средней полосы, и обратно.
Анзер славится своими скитами, Свято-Троицким (основанным в 1620 году преподобным Елеазаром) и Голгофо-Распятским (основанным в 1712 году преподобным Иовом). После периода Советской власти скиты были почти разрушены: от них остались лишь несущие стены. Но с восстановлением монастыря и в этих развалинах затеплилась жизнь.
Путь по лесу, болотам и мхам труден. Но вот, наконец, подножие северной Голгофы. В самом начале XVIII века преподобному Иову явились Богоматерь и Елеазар Анзерский со словами: на горе этой быть построену скиту во имя распятия Христа, жертв бывших и будущих, а имя этой горе – Голгофа. Так и было сделано. Северная Голгофа находится на том же меридиане, что и Голгофа на Святой земле: 36 градусов восточной долготы. Могли ли об этом знать здесь, на далёком севере, в начале XVIII века, можно только догадываться.
Новейшая история доказывает справедливость названия горы. Во времена лагеря здесь было одно из самых страшных мест – отделение №6, тифозный госпиталь, а говоря проще, склад умирающих людей.
Новейшая история доказывает справедливость названия горы. Во времена лагеря здесь было одно из самых страшных мест – отделение №6, тифозный госпиталь, а говоря проще, склад умирающих людей.
Недалеко от Голгофы, на соседнем, не таком высоком холме есть маленькая деревянная часовенка. В ней едва могут разместиться пять человек. Её своими руками поставил преподобный Елеазар Анзерский в начале XVII века. Конечно, в 20-е годы часовня была разрушена, от неё осталась только деревянная дверь. Сейчас на холме стоит точная копия той часовни, добротно срубленная из ароматной сосны. А внутри – сохранился старинный деревянный крест, когда-то поставленный монахом, достигнувшим этот холодный суровый остров. У подножия Голгофы есть небольшая церковь Вознесения, построенная в начале XIX века. Она пережила лагеря и запустение, на долгое время став единственным местом на Анзере, где проводятся богослужения.
Побывав на острове Анзер, важнейшей части Соловецкого архипелага, как никогда понимаешь, что в действительности человек, со всей его гордыней и верой в своё могущество, не может ничего. Всё решается помимо его воли. И во власти человека не преобразовать мир вокруг себя, но лишь изменить свой внутренний мир.
Соловки учат, что есть лишь три добродетели: смирение, бескорыстие и трудолюбие. Воспитывая их в себе, как это делали сотни лет назад преподобные отцы, можно изменить свою жизнь к лучшему. И помочь другим.
Простое формальное «я верую», соблюдение ритуалов церкви – это лишь маска, под которой и вовсе может не быть лица. Иконы, молитвы, поклонные кресты нужны были монахам прошлого не для магии. Они не являлись сами собой волшебными предметами, обеспечивавшими связь с Господом. Они лишь помогали выразить веру внутреннюю, реализовать её, помогали общению друг с другом и с самими собой. И главным в жизни иноков прошлого были не предметы культа, не молитвы и не ритуалы, а сила, стремление к свету, непреклонность на пути к цели и непоколебимость веры в Создателя.
Об этом неплохо бы помнить верующим нашего времени, жаждущим от церкви лишь индульгенций, отталкивающим друг друга в очереди за типографскими иконами и восковыми свечами.
Об этом неплохо бы помнить верующим нашего времени, жаждущим от церкви лишь индульгенций, отталкивающим друг друга в очереди за типографскими иконами и восковыми свечами.
Церковь Вознесения у подножия Голгофы на острове Анзер
Рассвет – то удивительное время, когда можно посмотреть, как рождается мир. Эта возможность даётся каждый день, и единственное препятствие – встать пораньше. Находясь на Соловках, невозможно отказаться хотя бы раз лицезреть могущественное пробуждение солнечного света.
Вначале медленно, крадучись он принимается раскрашивать синее небо в фиолетовые тона. Затем, набирая скорость, небо из безразличного сине-пурпурного превращается в багряное, красно-оранжевое; оно словно наполняется жизнью. Это настоящая симфония света. Темп ускоряется, и вот уже каждое мгновение что-то меняется.
Палитра рассвета так разнообразна, а его мастерство столь искусно, что не может быть двух одинаковых картин утра. Каждое утро особенно и важно, ведь оно даёт человеку ещё один шанс.
Стоящий у берега Святого озера монастырь встречает каждый новый день уже более пятисот лет. И вот, сегодня он готов поздороваться с солнцем снова, встретить его, как старого друга, искренне, с удовольствием, – снова, в многотысячный раз.
Палитра рассвета так разнообразна, а его мастерство столь искусно, что не может быть двух одинаковых картин утра. Каждое утро особенно и важно, ведь оно даёт человеку ещё один шанс.
Стоящий у берега Святого озера монастырь встречает каждый новый день уже более пятисот лет. И вот, сегодня он готов поздороваться с солнцем снова, встретить его, как старого друга, искренне, с удовольствием, – снова, в многотысячный раз.
В четыре часа ещё была светлая-светлая ночь. На севере ночью до самой осени светло. Восточные стены монастыря замерли в ожидании, а с запада на остров надвигались тёмные тучи. Вода в озере крепко спала. Ничто не могло поколебать этого спокойствия.
Вдруг озеро вздохнуло во сне: в считанные минуты над водой поднялся лёгкий туман. Он покружил над зеркальной гладью, прикоснулся к крепостным стенам, рассмеялся и – рассеялся, словно его и не было.
Симфония света началась. Сперва едва заметно тёмно-синие дождевые облака стали окрашиваться в тёплые тона. Синий цвет стал уступать красному, смешиваясь с ним.
Белые стены монастыря загорелись оранжевым огнём, а наползавшие на них с запада тучи сплошной алой стеной принесли ливень. Ливень накрыл монастырь и Святое озеро. Свежий, холодный утренний дождь умыл землю, умыл крепостные стены, разбудил озеро, промочил траву и деревья, и ушёл дальше, – тормошить мир, сообщая о наступлении нового дня.
Прощаясь, дождь оставил за собой радугу. Она увенчала эту минуту божественного величия. И не было удивительнее зрелища, чем буйствующее сине-алое небо, жёлто-оранжевые белокаменные стены и роскошная семицветная корона над освещённым ослепительным рассветным солнцем миром.
Так необыкновенно ярко на землю пришёл новый день.
В монастыре как всегда началась утренняя служба, паломники и трудники заспешили в летнюю церковь Преображения, чтобы поблагодарить Бога и попросить Его милости.
В монастыре как всегда началась утренняя служба, паломники и трудники заспешили в летнюю церковь Преображения, чтобы поблагодарить Бога и попросить Его милости.
Для кого-то этот день станет таким же, как и тысячи прежних. Но для кого-то он, быть может, окажется самым главным во всей жизни, принесёт долгожданную радость, осуществит мечту, откроет глаза и протянет руку, чтобы дать опору уставшей мятущейся душе.
Природа Соловецких островов, в полутора сотнях километров от Полярного круга, на удивление разнообразна. Почти тропическое буйство сочетается в ней с настоящей северной умеренностью. На берегу моря разбросаны заросшие мхом и лишайником валуны, в волнах плещутся водоросли, а меж ними юркают мальки рыбок. В воздухе кружат чайки, по воде медленно друг за дружкой плавают утиные семейства. Морская вода чистая и прозрачная, но ледяная.
Иногда, обычно в августе, по Белому морю начинает бродить особый туман. Он такой плотный, а капли его столь мелкие, что этот туман не растворяется и не выпадает росой, а просто уползает куда-то в море, и затем появляется опять. От него нет спасения. Его не может растопить утреннее солнце, иногда целый день он стоит над островом, нарушая жизнь его обитателей. В это время останавливается навигация, не прилетает из Архангельска самолёт, да и люди порой могут найти друг друга только на ощупь: такой туман плотный. Соловецкий монастырь, окутанный этим вдруг спустившимся на землю облаком, как никогда напоминает небесный град, сказочный, божественный, обетованный и вожделенный, но столь недоступный для простых грешников.
Рассвет на Соловках неповторим. Но не менее великолепен и богат закат. Долгое, размеренное северное прощание уходящего дня.
Начинаясь рано вечером, последовательно придавая привычным вещам всё новые цвета и формы, заход солнца завершается почти к полуночи, когда наконец всё успокаивается, и сонная синяя пелена ложится на мир, чтобы вскоре снова быть сорванной мощным дыханием утра.
В закатных отблесках природа замирает. Море дышит ровно и гладко, птицы неспешно парят над водой, деревья задумчиво шепчутся, едва шевеля листочками. Суровые круглые валуны, повсюду разбросанные вдоль берега, отдают накопленное за день солнечное тепло и, окрашенные в пурпур и золото, кажутся живыми нахохлившимися морскими обитателями.
А когда, наконец, последний луч вспыхнет и скроется за кромкой морской дали, в синей мгле ещё долго будут затихать сонные голоса растений, птиц, воды, камней и самого застывшего ночного воздуха.
В закатных отблесках природа замирает. Море дышит ровно и гладко, птицы неспешно парят над водой, деревья задумчиво шепчутся, едва шевеля листочками. Суровые круглые валуны, повсюду разбросанные вдоль берега, отдают накопленное за день солнечное тепло и, окрашенные в пурпур и золото, кажутся живыми нахохлившимися морскими обитателями.
А когда, наконец, последний луч вспыхнет и скроется за кромкой морской дали, в синей мгле ещё долго будут затихать сонные голоса растений, птиц, воды, камней и самого застывшего ночного воздуха.
Любая сказка заканчивается. Несколько дней, проведённые здесь, могут быть более насыщенными, чем месяцы городской рутины, хотя нет на островах никаких развлечений.
Количество прочувствованного, передуманного, пережитого разрывает голову и волнует сердце. Это даёт сил на целый год, а потом душа требует нового откровения.
Пожив на острове, посмотрев со стороны на экскурсионные группы, невольно замечаешь, что часто людям глубоко безразличны главные качества места: места страданий и духовного подвига. Туристы видят старые постройки, поражаются толщине стен, ставят свечки, пишут записки с заказом поминовения, потом сметают в палатках магнитики и уплывают домой, поставив в своём списке достопримечательностей ещё одну галочку.
Современные Соловки – совсем не место для уединения. Но это и не место для романтики: слишком уж тяжела ноша истории. Чтобы просто попеть под гитару у костра, пособирать грибы-ягоды, можно посетить любое место в Карелии. Ехать для этого на Соловки просто неприлично.
Не место здесь туристам и светским людям. Как почти шестьсот лет назад, на Соловецких островах должны быть только истинно верующие монахи и паломники, которые своим тяжким служением медленно будут восстанавливать попранную святость этих мест.
Впрочем, история Островов всегда отражала историю России. И сегодня, во времена духовной смуты, Соловки выставлены на продажу. Их святыни покупаются десятками тысяч туристов каждое лето, а земли и строения стали семенами раздора между Музеем-Заповедником и Русской Православной церковью. С восстановлением, а вернее, становлением русского общества на свой путь, после десятков лет слепоты, будет возвращена святость и этим местам.
Количество прочувствованного, передуманного, пережитого разрывает голову и волнует сердце. Это даёт сил на целый год, а потом душа требует нового откровения.
Пожив на острове, посмотрев со стороны на экскурсионные группы, невольно замечаешь, что часто людям глубоко безразличны главные качества места: места страданий и духовного подвига. Туристы видят старые постройки, поражаются толщине стен, ставят свечки, пишут записки с заказом поминовения, потом сметают в палатках магнитики и уплывают домой, поставив в своём списке достопримечательностей ещё одну галочку.
Современные Соловки – совсем не место для уединения. Но это и не место для романтики: слишком уж тяжела ноша истории. Чтобы просто попеть под гитару у костра, пособирать грибы-ягоды, можно посетить любое место в Карелии. Ехать для этого на Соловки просто неприлично.
Не место здесь туристам и светским людям. Как почти шестьсот лет назад, на Соловецких островах должны быть только истинно верующие монахи и паломники, которые своим тяжким служением медленно будут восстанавливать попранную святость этих мест.
Впрочем, история Островов всегда отражала историю России. И сегодня, во времена духовной смуты, Соловки выставлены на продажу. Их святыни покупаются десятками тысяч туристов каждое лето, а земли и строения стали семенами раздора между Музеем-Заповедником и Русской Православной церковью. С восстановлением, а вернее, становлением русского общества на свой путь, после десятков лет слепоты, будет возвращена святость и этим местам.
Нельзя забывать, что вся территория островов, леса, болота, озёра издревле являли собой место строгого иночества.
Любое вторжение извне губительно и непозволительно.
Любое вторжение извне губительно и непозволительно.
Послесловие
Я не был на Соловках с тех пор. Уже шесть лет.
Я боюсь ехать туда, увидеть новые Острова, ставшие ещё более туристскими. Тогда, в две тысячи десятом, я слышал, что на Анзере строят причал. Наверное, построили, и теперь можно сойти на него с корабля, как с круизного лайнера.
На Соловках теперь есть отель с ценой номера 350 Евро за ночь и президентским люксом. Из Петербурга теперь летает на Соловки прямой рейс.
Этот текст был написан в 2008 и 2011 году. Фотографии были сделаны с 2007 по 2010.
Я мечтаю лишь о том, что, найдя силы вернуться на Соловки однажды, мне удастся сохранить то удивительное, сокровенное, глубинное... То, что называют верой или ощущением устройства мира, устройства неподвластного рациональному познанию.
Такое переживание — важнейшая глава технологии Себя. Невозможно сделать себя настоящим, не прочувствовав самим собой тот коренной миропорядок, что определяет всё в этом мире. Тот закон, что даёт каждому новый рассвет и новый день.
Закон, нарушение которого влечёт неотвратимое наказание, снова и снова.
Я боюсь ехать туда, увидеть новые Острова, ставшие ещё более туристскими. Тогда, в две тысячи десятом, я слышал, что на Анзере строят причал. Наверное, построили, и теперь можно сойти на него с корабля, как с круизного лайнера.
На Соловках теперь есть отель с ценой номера 350 Евро за ночь и президентским люксом. Из Петербурга теперь летает на Соловки прямой рейс.
Этот текст был написан в 2008 и 2011 году. Фотографии были сделаны с 2007 по 2010.
Я мечтаю лишь о том, что, найдя силы вернуться на Соловки однажды, мне удастся сохранить то удивительное, сокровенное, глубинное... То, что называют верой или ощущением устройства мира, устройства неподвластного рациональному познанию.
Такое переживание — важнейшая глава технологии Себя. Невозможно сделать себя настоящим, не прочувствовав самим собой тот коренной миропорядок, что определяет всё в этом мире. Тот закон, что даёт каждому новый рассвет и новый день.
Закон, нарушение которого влечёт неотвратимое наказание, снова и снова.
РАНЬШЕ
Переживание веры как наука
Только глупец может думать, что Человечеству уже известно всё об устройстве бытия