Журнал о высшем качестве жизни. Возможно, вы даже не представляете, насколько высоком.

ВЫПУСК 22(ИЮЛЬ) 2017

Жизнь пчелиная

Уплотнительная застройка

Полтора века назад случилась внезапная долгожданная отмена крепостного права. Её итогом оказались миллионы людей, потерявших стабильность своего положения, лишившихся пусть небольших, но понятных и регулярных средств к существованию.

Они двинулись в город и укомплектовали орды псевдопролетариата, освобождение которого от пут капиталистов совершили большевики. Встав у власти, большевики столкнулись с той же проблемой, что и императорская власть: народ оторван от деревни, живёт в городе и в городе его надо чем-то занять, накормить и расселить.

Каждому в городе нужна своя ячейка.

Это время совпало с культурными, эстетическими движениями, реагировавшими на ошеломляющий научно-технический прогресс. Стремительность, лаконичность, мощь были выражены в литературе (футуризм, дадаизм), живописи (кубизм, супрематизм), в музыке и других видах искусства. С ними росли политико-мировоззренческие идеи «Пчёл трудовых» А.Коллонтай, антиутопии («Мы»), разные фантастические представления о будущем. Каждому в городе нужна своя ячейка. Самые гротескные проекты ранних революционеров не нашли реализации, но всё же итогом можно увидеть многоэтажные дома с минимальной площадью для личной жизни (потому что жизнь происходит в коллективе и на производстве). Вначале «на тридцать восемь комнаток всего одна уборная» – коммуналки; после второй волны урбанизации – хрущёвки.

Шлейф идеи о «пчёлах трудовых» не истощается по сей день, словно длинный газовый хвост кометы.

Масштабы строительства вокруг Москвы (а с реновацией – и в самой Москве) впечатляют. Словно рукотворные скалы растут тридцати-сорокаэтажные дома, а в них как на птичьем базаре обитают жители. Теперь у них на каждого по уборной, и благодаря вертикальной оси заселения территория каждого выросла в несколько раз по сравнению с серединой ХХ века. Но по-прежнему это ячейки, соты, в которых за стенкой такая же трудовая пчела, задача которой вылететь из улья утром и вернуться спать в него вечером.

Всё это – в стране с самой большой территорией.

прямо из постели выпрыгнуть в траву и погулять по росе, послушать птиц, вдохнуть ароматы утренних цветов.

А что такое жизнь в своём одноэтажном домике с участком земли? Удалённость соседей достаточная, чтобы мешать друг другу только изредка, в дни гулянок и посевной. Это отсутствие территории общей ответственности, когда происходит переведение стрелок друг на друга за грязь и украденный велосипед. Это возможность прямо из постели выпрыгнуть в траву и погулять по росе, послушать птиц, вдохнуть ароматы утренних цветов. Это возможность иметь свой кусочек природы, возделать его по своему вкусу и не зависеть от тех, кто убирает за ночь набросанные в общих парках окурки, фантики и бутылки.

Утопизм первых революционеров основывался на наивном представлении о том, что все люди одинаково хорошие (кроме врагов революции) и они вместе станут любить и уважать друг друга, живя и работая во благо идеи. Мещанство, собственничество, кулачество уничтожались. В кино демонстрировались положительные и отрицательные герои. Это помогало, хотя в реальности всё шло гораздо хуже. Сегодня в кино показывают таких же людей, каких можно встретить на улице. Идеи нет, а образ жизни по-прежнему сохраняется пчелиный. Разве что, всё больше трутней становится.

К и так высочайшему уровню стресса городской среды – с её загрязнением световым, шумовым, пылевым, химическим, добавляется необходимость коммуникации с теми, кто по случайности оказался в соседних ячейках. Если повезло с соседями и целым домом, можно радоваться; не повезло – терпеть и бороться.

Жизнь в улье и муравейнике противоестественна для человека.

Просто потому, что в отличие от социальных насекомых, движимых простыми инстинктами, человек – существо с самосознанием, своим уникальным Я, которое требует самоуважения и самореализации. А при тесном столкновении с другими Я оно начинает бороться и испытывает реакцию активации (то есть, стресс). Возможно, поэтому так много людей предпочитает ездить в пробках в своей коробочке, не контактируя столь интимно с другими в метро и автобусе.

Вожделенная Европа много веков живёт в коттеджах и таун-хаусах.

У них не было большевиков, а Гитлер был более сосредоточен на внешней работе – он не успел набедокурить внутри страны. Европа не собирается отказываться от такой жизни. Возможно, поэтому там так комфортно проезжающему туристу.
Есть ещё Манхеттен, Москва-Сити – места вожделенного величия, стеклобетонные ульи для самых успешных пчёл. Личная территория в них порой сравнима с «пятью сотками».

В небоскрёбе эстетика величия заменяет близость земли.

Тщательно обстриженный кустик в кашпо символизирует порабощённую природу, а искусственный водоём, фонтан, вместе с текстурами дерева и камня дают чувство близости природы, полумёртвой, но свободной от нежелательной жизни: комаров, пауков, мух, слизней. В таком улье комфорт и чувство исключительности компенсируют дистресс, создаваемый городской средой.

Для человека, индивидуалиста по своей природе – оберегающего самого себя, свою семью, свой круг, – жизнь в ячейке противоестественна. Она порождает множество психосоматических реакций, о которых нет времени задумываться, а возможно, нет достаточной интероцепции, чтобы их осознавать. С медицинской точки зрения, городская среда в виде уплотнительной застройки – лишь фактор риска тех болезней, с которыми борется система здравоохранения.

Но один плюс есть – скорой помощи не надо далеко ехать.

РАНЬШЕ

Власть

Настоящая власть безмолвна

ДАЛЬШЕ

Кричащее средство

Большой брат не виноват