7 января 2019 (ВЫПУСК 39)

Почти всё

Новое рождение Бога
Деление мира на познаваемый и непознаваемый лежит в самом сердце культуры. Культуры как рукотворного мира смыслов и образов. Граница познаваемого мало-помалу сдвигается и движение это как таковое создаёт иллюзию полного отсутствия потенциально непознаваемого. Затем иллюзия укореняется и потенциальность отсутствия непознаваемого становится переживаемым здесь и сейчас фактом. Узнавая мир, человек одновременно получает уверенность в том, что он познал его сложность всю. Или почти всю, но с таким малым «почти», которое скоро будет полностью покрыто знанием.

Уверенность в знании, или вера.
Вера в непознаваемое замещается верой в познание. Такой верой стала наука, стала доказательность. Вера в непознаваемое оттесняется в области иррациональные, всё больше становясь массой подмен и симуляций. А на её место входит другая вера. И будучи симулированной, она одновременно даёт и отбирает, ставя человека двумя ногами на разных берегах, между которыми пропасть.
Проникая из сфер высокоинтеллектуальных, «духовных», вера определяет устройство общества, политическое и социальное; определяет страхи, принципы, ценности. Она даёт обоснование власти, институтам власти, её инструментам.
Священные тексты древности объясняли необъяснимое, описывали неощущаемое, давая человеку картину мира свободную для дописывания, дорисовывания посредством собственного опыта. Пережив ситуацию, сделав из неё выводы, можно было врисовать её в ту макрокосмическую систему, что предложена и сопровождает общество из века в век. Опыт каждого был уникален, одновременно подкрепляясь в сложных местах универсальной картиной.
Но то была картина непознаваемого.
Сегодня познанию и объяснению подвержено почти всё (с ничтожным «почти»).
И сам факт бурного приращения знания, и иллюзия его полноты создают веру, которая определяет устройство общества, его ценности.
В праздник Рождества, важнейший религиозный праздник, важнейший день, посвящённый Непознаваемому, само общество, сами люди показывают друг другу меру отношения к ценностям, рождённым когда-то из универсальной картины мира. Ценности рушатся, как рушится от времени многовековой каменный храм.
Потребление веры – одна их характерных черт, родившаяся из симулякра познаваемости устройства мира. В мире нет теперь места Богу. А вместе с ним нет места всем тем социальным нормам, страхам, принципам и ценностям, которые ориентировались на него. «Бог мёртв» – было сказано полтора века назад. Когда как не в Рождество вспомнить о Боге, о рождении его, о том, что он жив?
Он жив в том непознаваемом, в неподвластном, в том «почти», которое всегда будет оставаться, лишь становясь всё тоньше и тоньше. В этом ничтожном «почти» кроется бесконечность мира, подобно графику гиперболы, никогда не соприкасающейся с осью координат. Та самая вероятность, та самая статистическая недостоверность.
А она в итоге упирается в индивидуальность.
Даже естественные науки имеют свои аксиомы только в очерченном контексте.
В науках о человеке каждый человек – сам себе контекст.
Сегодня уверенность – вера.
Вера была уверенностью. Сегодня уверенность – вера. Но поколебать уверенность гораздо проще: достаточно предъявить контраргумент. Контраргументы предъявляются часто, в виде страданий и боли, обмана и бед, катастроф и разочарований, несправедливости и несбыточных желаний. Вера, основанная на уверенности, не даёт опоры. Перемешанная с остатками прежней веры, она превращается в химеру, которая и венчает мировоззрение, систему координат, рамку смыслополагания людей в наиболее непонятных, сложных, необъяснимых, страшных, нежеланных ситуациях. Это новое испытание человеку, зашедшему глубоко в 21-й век. Вернуться к вере, очевидно, будет мешать уверенность.
Синтезировать свою собственную веру, разделив то, что доступно и знакомо всем, с тем, что только твоё, твоё уникальное, знакомое только тебе в самых тонких и сокровенных оттенках движений души.
В Рождество Бог жив, он остаётся там, где нет уверенности. Он там, где он нужнее всего. И роль его лишь умножается. Тогда вера приходит на место уверенности. Уникальная, индивидуальная, собственная. Человеку всё меньше нужна универсальность контекста, он всё больше уникален. Но только сможет ли он сохранить свою уникальность? В этом, вероятно, и состоит главный вызов расщеплённого двадцатым веком века 21-го.