Что такое наука
(часть 1)

Всё это было бы невозможно, не породи культура людей, чьё познание мира проходило добросовестно и детально, рефлексивно, подчинённое живому интересу добраться до истины. Несколько столетий труда миллионов людей, исследователей, породили то, что сегодня считается наукой. Определить её полностью гораздо сложнее, чем кажется. По сути, ни учёный глядя «изнутри», ни философ – «снаружи», не смогут полностью ограничить науку и дать ей все характеристики. Важно то, что наука существует в общественном сознании, и даже для познающего мир она представлена в качестве некоторых символов, представлений, культурных практик.

В «научной среде», которая априори включена в эту область культуры и должна бы знать, что это такое, наукой считается то, что опубликовано в научном журнале. Учёные (кандидаты и доктора наук, доктора философии, профессора и доценты) не так много знают о сути науки. Это похоже на работу повара: он хорошо разбирается в исходном сырье, может выбрать идеальную рыбу или томат для создания кулинарного шедевра. Он имеет представление о том, как выращиваются будущие ингредиенты. Но повар почти ничего не знает о технологиях сельского хозяйства, и ещё меньше – о современных генетических и селекционных методиках. Так же и учёный. Он имеет в руках совокупность сложившихся в культуре инструментов, которыми пользуется и на основе которых строит научные заключения. Самый яркий пример здесь – статистика. Если «статистически достоверно», значит, ОК.

Предполагается, что научная статья проходит два ценза: сначала слепое рецензирование специалистом в данной области науки, а затем – сообществом, которое цитирует или не цитирует статью. Журнал, который успешно рецензирует рукописи и публикует с этой точки зрения правильные статьи, получает высокую цитируемость, то есть импакт-фактор (impact – влияние). Импакт зависит от возраста журнала и его аудитории. Если научное направление узкого журнала вдруг разрастается, растёт его импакт. В другом случае, важное и серьёзное направление может тлеть десятилетиями, потому что «тусовка» в нём небольшая. То же относится к языковым меньшинствам. Аудитория англоязычных журналов в сотни раз превышает русско-, немецко- или французскоязычную. С этой точки зрения, целесообразно все научные статьи писать на английском.
Проблема отношений рецензентов и цитирующего сообщества не такая простая. Чем старше и солиднее журнал, тем выше вероятность, что статью в нём процитируют.

В университетах и даже на уровне государства рейтинг учёного составляется из его «импакта», то есть суммы импакт-факторов журналов по каждой опубликованной статье, с поправкой на число соавторов. Чем величественнее журнал и чем меньше соавторов у текста, тем выше импакт учёного и тем больше он вносит в дело повышения научного рейтинга своего учреждения. Это легко объясняет, почему на первых местах в мире среди университетов традиционно стоят Гарвард, Оксфорд, Кембридж, Стенфорд, Беркли и другие англоязычные заведения. Иллюстрация: статья в New England Journal of Medicine про инфаркт миокарда (DOI: 10.1056/NEJMra1606915), написанная авторами из Гарварда и университета Юты. Не научная, а совершенно ликбезовская статья, суммирующая то, что знает любой грамотный кардиолог. Импакт NEJM равен 55 (для сравнения: топовый российский «Успехи химии», занимающий первое место среди нескольких тысяч российских изданий, имеет 5). Каждый соавтор статьи в NEJM принёс своему университету по 27,5 импактов, а себе хорошую добавку к годовому вознаграждению.

Такая ситуация породила две беды. Первая – традиционная для России, когда кто-то через знакомых «выходит» на издательство и просит напечатать его статью. Это, судя по упомянутой выше статье об инфаркте миокарда, знакомо и в США. Другая, известная во всём мире проблема – «услуги» по публикации с гарантией. Как говорят исследователи-грантополучатели в личной беседе, им заранее указывают на то, что часть бюджета нужно отложить на статьи. Собственно, мера отработанного гранта – напечатанные статьи в «импактовых» журналах.
Вторую проблему решает рынок «open access» – журналов открытого доступа, на которые не нужна подписка и которые, соответственно, быстрее цитируются и быстрее набирают свои импакты. В них платишь официально, но только если статья прошла рецензирование. Их издатели постоянно находятся в стрессе – дилемме: если по результатам рецензирования отказываешь, теряешь одну-две и больше тысяч евро, а если не отказываешь, получаешь деньги, но можешь потерять в репутации.

Слово «наука» имеет однозначно положительные коннотации. К нему добавляют отрицательные морфемы (не-, анти- и др.), отмечая нечто неугодное, плохое, противное добру и даже аморальное. К нему также добавляют морфемы нейтральные типа «пост-», тем самым полагая расширение науки и её трансформацию во что-то ещё более высокое.

Науку также делят на естественную, точную и гуманитарную. Особенность гуманитарной науки в том, что она не имеет объективной статистической меры. В ней царствует индивидуальность – как предмета исследования, так и самого исследователя. В ней играет роль, кто именно изучает, и насколько он в состоянии правильно это делать. Гуманитарному взгляду проще всего получить клеймо ненаучного (хорошо, если не лженаучного). Но только таким образом можно действительно познавать социальную и психологическую природу человека. Природа человека принципиально отличается от естественнонаучной. Об этом написаны сотни трудов философов науки, начиная с легендарного Вико.

Сначала президент Путин выразил удивление тем, как смогли госчиновники стать академиками – где они нашли время для становления великими учёными? Затем гомеопатию признали лженаукой. На днях случился ещё один скандал: по теологии была защищена диссертация на соискание обычной мирской (не церковной) учёной степени. Хотя «теология» звучит так же, как «археология» или «урология», её суть принципиально в ином – она изучает непознаваемое, то есть Бога. Наука не может изучать непознаваемое, она может изучать то, как познаётся непознаваемое, а это уже не теология, а культурология, история, психология. Саму теологию можно изучать с точки зрения наук о культуре.

Всё это говорит о двух вещах. Во-первых, наука – живой подвижный организм с размытыми границами, в который могут внедряться и маскироваться под него какие-то чуждые ему явления культуры. Во-вторых, наука – желанный организм, и быть причисленным к ней (быть академиком, заниматься «научной» деятельностью) желанное состояние. Зачем?

Власть основана на достижении индивидом действий, которые нужны тому реальному (человек) или обобщённому (социум, институт) субъекту, который обладает властью.

То, что подтверждено наукой, сразу же приобретает право истины, а истина – та же власть. В 1970-е годы аспирин доказал своё блестящее свойство предотвращать тромбозы в сосудах. Его приём снизил во много раз риски развития инфарктов и инсультов. Это было доказано наукой – и вошло в правила оказания помощи, в стандарты лечения. Вошло и в массовую культуру. Но, однако, во второй половине 2010-х годов оказалось, что при отсутствии симптомов атеросклероза риск кровотечений при приёме аспирина выше, чем потенциальная польза от предотвращения тромбозов. Показания сузились существенно. Снова это доказано наукой. Кто знает, может быть, через десять лет аспирин вообще будет запрещён.

Любое интуитивное озарение, даже такое, которое ведёт к революции сознания, не имеет никакой власти и никак не заставит других следовать за собой, если они не разделяют эту идею. Ни один художник, ни один музыкант, пережив инсайт об устройстве мира, не сможет сделать свою идею обязательной для всего человечества. Совсем другое дело – учёный. Доказав, что надо вот так, можно ввести идею в практику на уровне официального регуляторного документа, что и происходит в сферах фармации, авиации, экологии, транспорта, да и всех остальных.

Власть науки подкрепляется её способностью предсказывать. Если бы научный прогноз не сбывался, наука бы не состоялась. Это относится к естественным дисциплинам, связанным с законами природы – физики.

Понятия характера, типов личности, темперамента, разных типовых психологических процессов предполагают свою укоренённость в природе человека. Но чем больше в человеке культуры, то есть знания, образования, опыта, тем меньше в нём природы и тем меньше законы психологии работают в нём. Тем меньше он подчинён власти научной психологии, тем больше он субъект своих действий и своей жизни. Власть над таким человеком всё слабее – та власть, которая устроена на типовом знании.

Интернет-психология доказывает, что обладает колоссальной властью. Вероятно, с развитием гуманитарной науки станет появляться какая-то новая форма научной власти, но пока признаков этого мало. Чем сложнее человек на культурном уровне, чем сложнее, технологичнее он созидает Себя, тем более он автономен, тем более он хозяин себе, тем менее он зависит от приёмов и средств влияния. А они повсюду, и организация потребления – наиболее близкий пример.

Принадлежать к науке – значит обладать правом истины. Использовать научные методы – значит обладать инструментами управления. Когда речь заходит о человеке, ситуация усложняется: просто потому, что «субъект работает с равным себе по сложности объектом». Возможно, вопрос в субъекте: чтобы продолжать быть им, надо усложняться самому.